Глина, в которой осталось дыхание мастера
Деревья, на которых растут то башмаки, то монеты, не раз в своих книгах «выращивали» писатели и поэты. А что бы вы сказали о… посудном дереве, на ветках которого покачиваются маленькие плошки, чашки и кувшинчики? Именно такое есть во дворе у известного крымского мастера-гончара Рустема Скибина, и все керамические украшения его рук дело. К весне у мастерской еще появятся сооружения из глины, куда смогут заселиться озабоченные квартирным вопросом птицы. Впрочем, здесь все — от глазурованных нарядных блюдечек и посуды, изготовленной по старинным образцам, до керамических барабанов, обтянутых козьей шкурой, — напоминает о главном деле, которому Рустем посвятил жизнь.
Это тот редкий случай, когда человек не делит свое время на части, посвященные работе, семье, увлечению, друзьям. У Рустема Скибина жена сама человек искусства, занимается вышивкой, а с мамой можно обсудить все тонкости гончарного дела. Друзья — мастера, занимающиеся керамикой, и разговоры все равно вьются вокруг формы и назначения посуды, особенностей материала и новых идей. Работа… Ну с ней-то все понятно, она же является главным хобби, а также отдыхом. Если на каждый его день взглянуть с этой стороны, то придется признать, что мастер — самый «отдыхающий» в Крыму человек.
Обыкновенное чудо
В теории если человечество не стремилось бы так к новизне во всем, то могло бы и по сей день благополучно жить, воздавая хвалу глине. Ведь так и было когда-то: крепкие и достаточно прочные стены возводили из этого материала, смешав его с песком и нарезанной соломой, из керамической черепицы мастерили долговечные крыши. Чем плоха глиняная печь и такие же лежанки? Все вещи помещались в глиняные шкатулки и короба, для продуктов находилось место в самых разных сосудах, дети забавлялись керамическими фигурками и свистульками, взрослые сооружали водопроводы из глиняных труб, а приверженцы табака покуривали керамические трубки.
Рустем Скибин вырос в Самарканде, волшебном городе, где по сей день сохранились династии мастеров, от отца к сыну передающие секреты того семейного дела, которым занимались веками. «Тяга к тому, чтобы что-то сделать своими руками, была всегда, — вспоминает Рустем. — Отец мой резал по дереву, меня сначала тянуло к стеклу: просто завораживали те формы, которые можно было придать материалу. Я окончил Самаркандское училище искусств, но тогда еще не сделал свой выбор. Не раз наблюдал в мастерских за работой гончаров, но это был просто интерес». Но зароненное в Самарканде зерно проросло в Крыму. Когда Рустем переехал сюда, то ему удалось устроиться на работу на предприятие, которое как раз занималось выпуском керамики. Здесь он уже и познакомился основательно с техникой, материалами, позже произошло знакомство с традиционным искусством.
…Это маленькое чудо, когда из глиняного кома на гончарном круге вдруг вырастает тулово сосуда, а потом над ним распускается венчик, в мастерской Рустема происходит каждый день. Мелькание гладких, жирно поблескивающих глиняных боков, по которым убегают вверх тоненькие полоски, просто завораживает. На рождение будущего сосуда смотреть можно бесконечно, как на горящий костер. Гончарный круг мастер приводит в движение, как в старину, ногами, а руки осторожно и бережно скользят то внутри, то бережно прикасаются к наружным стенкам. Только со стороны кажется, что это несложно: знай вращай себе круг! Впрочем, Рустем и не отрицает, что «выкрутить» изделие порой можно и за три минуты, — но в том-то и дело, что это только один из этапов работы. Самое сложное — замысел, который рождается внутри мастера, зреет и требует точного воплощения. Тогда можно просидеть за кругом и несколько часов, и несколько дней, пока, наконец, не получится то, что хотелось.
«Кардиограмма» на кувшине
Справедливым, наверное, будет сказать, что глина — самый благодарный материал, на века и тысячелетия сохраняющий память о человеке, который когда-то что-то из нее сделал. Она может, например, рассказать, где он жил, или, точнее, из какой местности происходит глина, потому что ее состав заметно отличается в каждой местности. Может быть, в древности гончары были такими же разборчивыми, как современные, предпочитая конкретную глину, — Рустем, например, за материалом ездит в Кировский, Белогорский или Симферопольский районы, хотя его, пригодный для работы, можно взять и поблизости от дома. Крым вообще исключительно богат хорошей глиной, залежи есть практически везде — и везде разные.
На глине остаются отпечатки пальцев и ладоней, по ним специалисты могут выяснить, были ли это мужчина, женщина, ребенок, какого роста и возраста. С помощью современных технологий определяют и конструкцию круга, скорость, с которой он вращался, читают и те самые линии, возникающие, когда изделие вращается на гончарном круге, — по ним можно определить, насколько ловко двигались руки мастера, и узнать даже о… его сердцебиении в момент, когда рождалась керамика. Вот такая, можно сказать, кардиограмма, записанная на кувшине или миске. «Когда работаешь, то невольно задерживаешь дыхание, — объясняет Рустем. — Конечно, пульс учащается или замедляется, меняется ритм работы — и все это как бы записывается на изделии. И не только это: громкие звуки в помещении тоже могут вот так запечатлеться».
Когда Рустема захватило увлечение традиционной крымскотатарской керамикой, он принялся собирать старые и старинные сосуды. Находил на них и отпечатки пальцев, и следы, которые ему рассказывали, как было поставлено дело в мастерской, откуда давным-давно вышло изделие. Например, на нескольких старинных сосудах ручки явно сделаны другими, менее умелыми руками — это говорит о том, что такая работа перепоручалась ученикам: либо это был один из этапов обучения, либо мастер, чтобы ускорить производство, не разменивался на такие детали. Все-таки в те времена гончары занимались своим делом не ради искусства, а чтобы прокормить семьи. Кстати, об учениках: у Рустема Скибина они тоже есть, правда, он берет только тех, которые в чем-то похожи на него самого и влюблены в глину. Он отбирает тех, которые ощутили свое призвание, силы, не обделены талантом и фантазией, — и ученики его не разочаровывают.
От люстры до барабана
Немало посуды, которая выходит из мастерской Рустема Скибина, сделано в крымскотатарских традициях — эти вещи ничем не отличаются от тех, которыми пользовались в Крыму и несколько столетий, и век тому назад. Сама их форма была приспособлена под те или иные хозяйственные нужды. То есть если это крынка, то у нее должно быть широкое горлышко, чтобы свободно входила рука и было удобно мыть сосуд. У крымскотатарских хозяек в прошлом веке была отдельная посуда для переноса и разлива воды — с широким горлом: в нее попадало больше воды. А вот хранилась влага уже в других кувшинах, откуда она не могла быстро испаряться и долго оставалась прохладной. Удлиненный сосуд — куза — предназначался для солений, а огромный приземистый кульчарек мог служить и для хранения сыпучих продуктов, и как цветочный горшок — в последнем случае сам хозяин пробивал в донышке дыру. Были «узкоспециализированные» сосуды, в которых хранили масло, молочные продукты, зерно. Зажиточность дома нередко определялась количеством и разнообразием посуды в нем.
Нарядную посуду с глазурью и замысловатыми узорами привозили в Крым из-за границы, купить ее могли только состоятельные люди. Но все-таки для большинства обитателей полуострова посуда была прежде всего незаменимой в хозяйстве вещью. Узор на ней был обычно лаконичный: волнистая линия символизировала драгоценную в Крыму воду, точечки означали зерна, то есть благополучие и изобилие.
Богатые люди могли позволить себе и такую роскошь, как керамические светильники: разукрашенные глазурованные «люстры» подвешивали к потолку, а внутрь вставляли свечи. Бедные довольствовались глиняными подсвечниками.
В мастерской Рустема стоят несколько керамических барабанов, обтянутых козьей шкурой. Такими, деревянными или глиняными, пользовались несколько веков назад в войсках: с их помощью подавали сигнал, а может быть, и запугивали противника, потому что звук получается необычайно громким и звонким. Позже б
арабаны стали спутниками людей более мирной профессии, их очень любили музыканты. Да и в наше время профессионалы, испробовав сделанные Рустемом барабаны, признали их отличными инструментами.
Люди сами выбирают из собственного прошлого то, что им дорого, с чем не хочется расставаться. Поэтому и живо сегодня искусство гончаров, поэтому и тратят сами мастера столько сил, чтобы вернуть забытое и воскресить кажущееся утраченным. И мы каждый раз будто касаемся их рук, когда берем «живую» вещь, выращенную из глиняного кома под аккомпанемент сердца мастера.
Это тот редкий случай, когда человек не делит свое время на части, посвященные работе, семье, увлечению, друзьям. У Рустема Скибина жена сама человек искусства, занимается вышивкой, а с мамой можно обсудить все тонкости гончарного дела. Друзья — мастера, занимающиеся керамикой, и разговоры все равно вьются вокруг формы и назначения посуды, особенностей материала и новых идей. Работа… Ну с ней-то все понятно, она же является главным хобби, а также отдыхом. Если на каждый его день взглянуть с этой стороны, то придется признать, что мастер — самый «отдыхающий» в Крыму человек.
Обыкновенное чудо
В теории если человечество не стремилось бы так к новизне во всем, то могло бы и по сей день благополучно жить, воздавая хвалу глине. Ведь так и было когда-то: крепкие и достаточно прочные стены возводили из этого материала, смешав его с песком и нарезанной соломой, из керамической черепицы мастерили долговечные крыши. Чем плоха глиняная печь и такие же лежанки? Все вещи помещались в глиняные шкатулки и короба, для продуктов находилось место в самых разных сосудах, дети забавлялись керамическими фигурками и свистульками, взрослые сооружали водопроводы из глиняных труб, а приверженцы табака покуривали керамические трубки.
Рустем Скибин вырос в Самарканде, волшебном городе, где по сей день сохранились династии мастеров, от отца к сыну передающие секреты того семейного дела, которым занимались веками. «Тяга к тому, чтобы что-то сделать своими руками, была всегда, — вспоминает Рустем. — Отец мой резал по дереву, меня сначала тянуло к стеклу: просто завораживали те формы, которые можно было придать материалу. Я окончил Самаркандское училище искусств, но тогда еще не сделал свой выбор. Не раз наблюдал в мастерских за работой гончаров, но это был просто интерес». Но зароненное в Самарканде зерно проросло в Крыму. Когда Рустем переехал сюда, то ему удалось устроиться на работу на предприятие, которое как раз занималось выпуском керамики. Здесь он уже и познакомился основательно с техникой, материалами, позже произошло знакомство с традиционным искусством.
…Это маленькое чудо, когда из глиняного кома на гончарном круге вдруг вырастает тулово сосуда, а потом над ним распускается венчик, в мастерской Рустема происходит каждый день. Мелькание гладких, жирно поблескивающих глиняных боков, по которым убегают вверх тоненькие полоски, просто завораживает. На рождение будущего сосуда смотреть можно бесконечно, как на горящий костер. Гончарный круг мастер приводит в движение, как в старину, ногами, а руки осторожно и бережно скользят то внутри, то бережно прикасаются к наружным стенкам. Только со стороны кажется, что это несложно: знай вращай себе круг! Впрочем, Рустем и не отрицает, что «выкрутить» изделие порой можно и за три минуты, — но в том-то и дело, что это только один из этапов работы. Самое сложное — замысел, который рождается внутри мастера, зреет и требует точного воплощения. Тогда можно просидеть за кругом и несколько часов, и несколько дней, пока, наконец, не получится то, что хотелось.
«Кардиограмма» на кувшине
Справедливым, наверное, будет сказать, что глина — самый благодарный материал, на века и тысячелетия сохраняющий память о человеке, который когда-то что-то из нее сделал. Она может, например, рассказать, где он жил, или, точнее, из какой местности происходит глина, потому что ее состав заметно отличается в каждой местности. Может быть, в древности гончары были такими же разборчивыми, как современные, предпочитая конкретную глину, — Рустем, например, за материалом ездит в Кировский, Белогорский или Симферопольский районы, хотя его, пригодный для работы, можно взять и поблизости от дома. Крым вообще исключительно богат хорошей глиной, залежи есть практически везде — и везде разные.
На глине остаются отпечатки пальцев и ладоней, по ним специалисты могут выяснить, были ли это мужчина, женщина, ребенок, какого роста и возраста. С помощью современных технологий определяют и конструкцию круга, скорость, с которой он вращался, читают и те самые линии, возникающие, когда изделие вращается на гончарном круге, — по ним можно определить, насколько ловко двигались руки мастера, и узнать даже о… его сердцебиении в момент, когда рождалась керамика. Вот такая, можно сказать, кардиограмма, записанная на кувшине или миске. «Когда работаешь, то невольно задерживаешь дыхание, — объясняет Рустем. — Конечно, пульс учащается или замедляется, меняется ритм работы — и все это как бы записывается на изделии. И не только это: громкие звуки в помещении тоже могут вот так запечатлеться».
Когда Рустема захватило увлечение традиционной крымскотатарской керамикой, он принялся собирать старые и старинные сосуды. Находил на них и отпечатки пальцев, и следы, которые ему рассказывали, как было поставлено дело в мастерской, откуда давным-давно вышло изделие. Например, на нескольких старинных сосудах ручки явно сделаны другими, менее умелыми руками — это говорит о том, что такая работа перепоручалась ученикам: либо это был один из этапов обучения, либо мастер, чтобы ускорить производство, не разменивался на такие детали. Все-таки в те времена гончары занимались своим делом не ради искусства, а чтобы прокормить семьи. Кстати, об учениках: у Рустема Скибина они тоже есть, правда, он берет только тех, которые в чем-то похожи на него самого и влюблены в глину. Он отбирает тех, которые ощутили свое призвание, силы, не обделены талантом и фантазией, — и ученики его не разочаровывают.
От люстры до барабана
Немало посуды, которая выходит из мастерской Рустема Скибина, сделано в крымскотатарских традициях — эти вещи ничем не отличаются от тех, которыми пользовались в Крыму и несколько столетий, и век тому назад. Сама их форма была приспособлена под те или иные хозяйственные нужды. То есть если это крынка, то у нее должно быть широкое горлышко, чтобы свободно входила рука и было удобно мыть сосуд. У крымскотатарских хозяек в прошлом веке была отдельная посуда для переноса и разлива воды — с широким горлом: в нее попадало больше воды. А вот хранилась влага уже в других кувшинах, откуда она не могла быстро испаряться и долго оставалась прохладной. Удлиненный сосуд — куза — предназначался для солений, а огромный приземистый кульчарек мог служить и для хранения сыпучих продуктов, и как цветочный горшок — в последнем случае сам хозяин пробивал в донышке дыру. Были «узкоспециализированные» сосуды, в которых хранили масло, молочные продукты, зерно. Зажиточность дома нередко определялась количеством и разнообразием посуды в нем.
Нарядную посуду с глазурью и замысловатыми узорами привозили в Крым из-за границы, купить ее могли только состоятельные люди. Но все-таки для большинства обитателей полуострова посуда была прежде всего незаменимой в хозяйстве вещью. Узор на ней был обычно лаконичный: волнистая линия символизировала драгоценную в Крыму воду, точечки означали зерна, то есть благополучие и изобилие.
Богатые люди могли позволить себе и такую роскошь, как керамические светильники: разукрашенные глазурованные «люстры» подвешивали к потолку, а внутрь вставляли свечи. Бедные довольствовались глиняными подсвечниками.
В мастерской Рустема стоят несколько керамических барабанов, обтянутых козьей шкурой. Такими, деревянными или глиняными, пользовались несколько веков назад в войсках: с их помощью подавали сигнал, а может быть, и запугивали противника, потому что звук получается необычайно громким и звонким. Позже б
арабаны стали спутниками людей более мирной профессии, их очень любили музыканты. Да и в наше время профессионалы, испробовав сделанные Рустемом барабаны, признали их отличными инструментами.
Люди сами выбирают из собственного прошлого то, что им дорого, с чем не хочется расставаться. Поэтому и живо сегодня искусство гончаров, поэтому и тратят сами мастера столько сил, чтобы вернуть забытое и воскресить кажущееся утраченным. И мы каждый раз будто касаемся их рук, когда берем «живую» вещь, выращенную из глиняного кома под аккомпанемент сердца мастера.
19.02.2010